РОМАННАЯ ФОРМА БЫТИЯ ДУШИ

О романе Николая Табакова «Не все тому быть»

Душа – это лишь форма бытия, а не устойчивое состояние, … любая душа может стать твоей, если ты уловишь ее извивы и последуешь им. И может быть, потусторонность и состоит в способности сознательно жить в любой облюбованной тобою душе…
Владимир Набоков «Подлинная жизнь Себастьяна Найта»

Ушло в прошлое время, когда с подачи Василия Аксенова отечественная критика вела горячие дискуссии о кризисе жанра романа в мировой литературе, поговаривали даже о его смерти. Последние романы Юрия Дружникова («Первый день оставшейся жизни»), Алексея Варламова («Одиннадцатое сентября»), Бориса Евсеева («Площадь Революции») убедили читателей – этот жанр в русской литературе переживает безусловный расцвет и справедливо претендует на читательское внимание.

Вот на таком богатом талантами и замечательными книгами фоне болгарский писатель Николай Табаков приходит к российскому читателю с философским и социально-бытовым романом-панорамой «Не все тому быть». Приходит, и достойно участвует в увлекательных беседах зрелых мастеров с читателем о Человеке Сегодняшнем и его месте в прекрасном и яростном мире.

Легко и естественно входит Николай Табаков в этот достойный писательский круг, потому что в своем романе он сумел учесть художественный опыт признанных лидеров европейской, восточнославянской и американской прозы.

Остроумное обращение болгарского прозаика к зооморфному коду – образам Аистов и Орлов – заставляет вспомнить известный роман Фазиля Искандера с его делением персонажей на Кроликов и Удавов. Табакова, как и многих талантливых русских писателей новой волны, волнует проблема взаимодействия разных национальных сознаний, менталитетов и, конечно же, взаимодействие различных культур в пределах мегаполиса или одной семьи, где каждый из членов готов отстаивать свою самобытность и самостоятельность.

Авторитетный московский критик Владимир Гусев как-то обронил: «В Москве царствует кучкизм». Психология замкнутой кучки десятилетия подряд делила отечественную прозу на деревенскую, военную и городскую. Но серьезному художнику узки эти условные рамки.

В наше бурное время Николай Табаков стремится осмыслить самые разные пласты существования современников – в деревне и городе, на войне и в рамках привычных школьных буден. Читатели его романа побывают вместе с главными действующими лицами в России и в Болгарии, в Ростове-на-Дону и в Калифорнии.

Выразительные, колоритные образы героев романа словно призваны разрушить привычные беллетристические штампы – об успешной спортсменке, свободной от любовных уз, грубоватом губернаторе-карьеристе или строгой директрисе школы – этаком синем чулке. Условные границы, на первый взгляд, замкнутых профессиональных сообществ – спортивной элиты, городской администрации, школьного сообщества – оказываются, благодаря таланту и глубине взгляда болгарского автора, вполне проницаемыми. И мы понимаем, что незримые нити давно объединили всех нас в единое целое.

Война – один из центральных героев романа. В этом еще раз убеждают названия отдельных глав романа, полные скрытой мрачноватой иронии: «Выдуманная война», «Война вредит вашему здоровью».

Страшным символом этой «локальной», «выдуманной» кем-то войны становится разорванный на куски горячий красавец конь, которым любовались и гордились хозяева. Локальная война на Балканах так или иначе отзывается в судьбах героев романа, убеждая, что сегодня чужой беды не бывает. Чужое горе самым неожиданным образом через мгновение может отозваться в твоей судьбе.

Военные сцены написаны опытной рукой художника-гуманиста. Они заставляют вспомнить полотна, посвященные войне на Балканах, Василия Васильевича Верещагина. Знаменитый живописец Илья Ефимович Репин писал о них: «Я нашел в нем даже гораздо больше, чем ожидал… Теперь я оценил наконец эту свежесть взгляда, эту оригинальную натуральность представлений. Какие есть у него чудеса колорита, живописи и жизни в красках! Просто необыкновенно Простота, смелость, самостоятельность, какой я прежде не ценил…»

Любовь и смерть, как и в прозе Ивана Бунина, в романе Николая Табакова нередко идут рядом, приобщая человека к вечности. «Наши русские православные души, – убеждал Иван Алексеевич Бунин молодую писательницу Ирину Одоевцеву, – лиричны, аскетичны, мрачны и сумасбродны». Души болгарских героев Николая Табакова столь же подвластны минутному настроению, неожиданным порывам и внезапным сомнениям.

Тема смерти, обреченности человека, рока, фатума, особой страсти славянина к самоистреблению (в романе «Не все тому быть» немало самоубийств) проходит деликатным лейтмотивом – как одна из тайн хрупкой границы между бытием и небытием, перейти которую предстоит в свое время каждому из нас.

Федор Михайлович Достоевский считал, что любовь у русского человека достигает вершин как в возвышении, так и в падении. Словно иллюстрируя этот тезис классика, Николай Табаков испытывает многих своих героев взаимной любовью.

И тут выясняется, что сохранить большую любовь в ситуации, когда на долю одного из любящих выпадает недюжинный жизненный успех, а другой мучительно переживает невостребованность собственных лидерских качеств, даже в самых, на первый взгляд, роскошных бытовых и экономических условиях, оказывается почти невозможно. Николай Табаков, как и Иван Бунин, видит истоки извечного трагизма бытия в том, что глубокое чувство, страсть чаще всего кратковременны и близки по силе воздействия на душу и тело человека «солнечному удару» (неслучайно именно так назвал Бунин одну из своих любовных новелл). Будничные дела, «житейская мудрость» убивают любовь.

Болгарский писатель искусно использует тактику затягивания сюжетной неопределенности, обостряя при помощи этого приема читательский интерес к происходящему. Лишь ретроспективное озарение внезапно преображает мнимый беллетристический беспорядок в стройную композицию. Каждая из небольших главах (а их в романе 59) строится на своем собственном хронотопе. Финалы основных сюжетных линий парадоксальны, а непредсказуемость эпилогов постоянно держит читателя в напряжении.

Текучесть сюжетного времени воспринимается как беллетристическая условность. Единое синхронное пространство текста, переносящего читателей то в одну, то в другую страну, отменяет хронологические барьеры между героями, драматические судьбы которых в равной степени волнуют читателей.

Талантливой переводчице Валентине Ярмилко удалось передать особенности повествовательной манеры болгарского писателя – своеобразие синтаксиса, живую энергию и напряженную эмоциональность многочисленных диалогов. Убеждена, самобытность дарования Николая Табакова и оригинальность его нового романа по достоинству оценят русские читатели.

Лола Звонарева,
доктор исторических наук,
секретарь Союза писателей Москвы,
академик РАЕН